“Как мало Божьего, Саша, в нашем творчестве” – сказал мой приятель и товарищ по работе Александр Эйдинов, с трудом вонзая туповатый нож-косяк в мягкое тело липовой заготовки.
Во мне вспыхнуло и разгорелось несогласие и, промолчав и переварив в себе бунт, я спросил творчество каких поэтов, или какие их сочинения он признаёт от Бога, а каких и какие по человеческому побуждению. Саша писал стихи, а я занимался музыкой, поэтому и задал свой вопрос по более близкому ему поэтическому творчеству.
Беседа получилась на весь восьмичасовой рабочий день. В течение этого времени мы вспомнили о Мандельштамовских “погудках”, упоминаемых его женой Надеждой Яковлевной, вспомнили, как очень яркий пример, Пушкинского Пророка, читать которого без мурашек по коже невозможно, и говорящего о том, что поэт-это всё-таки слуга Божий, а не просто стихотворец. Упомянули мы и других классиков, в том числе и в музыке. Саша вспомнил черновики Пушкина, как момент его напряжённого труда, я же с напряжённым трудом, потраченным Пушкиным, согласился, но настаивал на том, что побуждения на всякое творчество приходят от Всевышнего (побуждения от человеков оставляя за бортом разговора) и приходят они иногда в виде целых стихотворений, или в виде стихотворных идей с каким то набором разрозненных строф, из которых потом,  может быть и с перерывом, и трудом, но вытекают следующие, принимая, таким образом, вид законченной художественной работы.  Так рождаются поэтические сочинения.      То же в нашем разговоре я переносил и на музыку, стараясь показать, что настоящая музыка, как и поэтические строки, приходят, а не выдумываются, или, что ещё страшнее, воспитываются педагогами и их опытом, хотя грамоте неизбежно учиться надо, да и поэзию предшественников нельзя обойти вниманием.
В конце концов, я перешёл на творчество Яна Свелинка, некоторые сочинения которого              (по характеру и содержанию) ставил даже выше Баховских. К таковым я относил Токкату           ля минор  и Хорал “ Da pacem, Domine, in diebus nostris “. Я всегда слушал их в такой  последовательности и восхищался ими, как вызванными Божиим прикосновением, хотя посетовал Саше, что со временем я стал различать в них совершенно очевидное от мира свыше и совершенно очевидную работу самого Свелинка, как обученного человека с заданным направлением мышления, обусловленным воспитанием и музыкальным образованием.
Сказал и о том, что подобное я стал слышать у всех авторов всех времён и направлений,            и что всё это попахивает технологией и напоминает игру шарманщика. Также я рассказал Саше об ощущении некой щемящей, или беспокоящей недосказанности и ограниченности в таком менее  всего привязанном к земле искусстве как музыка.
Отсутствием даже у очень талантливых композиторов и в их самых глубоких сочинениях настоящей полноты. Полноты, которой нет в рассказах о каком то предмете и которая наступает при личной встрече и знакомстве  с самим предметом. (Я в то время не понимал, что тоску по Абсолюту никакая культурная жизнь удовлетворить не может. Да и сам Абсолют  на тот момент не был для меня одушевлённой, или лучше сказать личностной категорией.)
“Ну, это что - то сугубо твоё. Большинство людей вполне себе бывают удовлетворены и даже счастливы от так называемой встречи с прекрасным. И более того, они, услышав это прекрасное в детстве, или отрочестве, продолжают слушать его до самой смерти и это им почему то не надоедает.”
“Да, это удивительно. Как долго можно топтаться на одном месте?”- удручённо заметил я.
“Так вот видишь! Я прав!” – воскликнул Саша.
“Но отчасти” – согласился я.
Черновиков Свелинка я не видел. Трактат “Правила композиции“, который приписывают ему, записанный учениками по их памяти после его смерти, я не читал. Но он, как известно, был прекрасным педагогом, значит школа была, а с ней и система. Система же, на мой взгляд, похожа на хорошо отлаженный  механизм и тот, кто его создаёт, или им пользуется, сам становится механизмом, или функцией и это неизбежно на пути следования от культуры к цивилизации, с присущей ей разрастающейся бездушностью, узкой специализацией и этакой художественной инженерией в искусстве и, как освобождение от всех этих тягот, закономерным её концом.
Свелинка называли «Мастером Яном из Амстердама». Называя человека мастером, мы подразумеваем мастерство в каком то ремесле, или работе, значит, есть труд. Судя по статьям о Свелинке, он развивал  хоровые церковные формы, перекладывая их в сочинения для органа и исполняя в соборе на концертах. Этим, конечно, занимался не он один, но он был признанным композитором, и, как известно, уже при жизни многие его хоровые  сочинения были изданы.
Для меня же более важно и несомненно, что Свелинк служил Богу, у Него просил сил и помощи в работе и в жизни. И для меня совершенно очевидно, что он эту помощь получал и творил не во имя своё, а во имя Господа. Именно поэтому его сочинения сохранились, востребованы  и до сих пор привлекают и исполняются. И так будет всегда, пока в поколениях, волею свыше, будут рождаться восприимчивые, живые люди, способные услышать и ответить на призывы Создателя. И хотя в нашем творчестве мало Божьего,  оно обязательно присутствует и вызывает его, и животворит, пусть даже и по лекалам, и по усвоенным технологиям, в противном случае всё будет выглядеть жалко и безжизненно.
Как плодородный чернозём без гумуса становится мёртвым песком, так вся наша жизнь и наше творчество без Божьего дыхания скудеет,  иссыхает и в конце концов исчезает.
Всвязи со всем вышесказанным, я предлагаю своё небольшое и единственное сочинение для органа, написанное исключительно ради первых шестнадцати тактов, которые на протяжении полугода постоянно являлись и звучали у меня в голове, вынудив меня записать их.
Потом я снова и снова возвращался к этой работе, пока она не приняла тот вид, в котором вы её, если пожелаете, услышите. Заранее хочу сказать, что шедевром эта фантазия не является, но для иллюстрации того, о чём я здесь написал, вполне подходит. Хочу также сказать слова благодарности замечательной и талантливой органистке Марие Макаренко, оживившей своим исполнением это довольно нудное сочинение, и Александру Волкову,  звукорежиссёру, который, как и Мария, на очень высоком уровне выполнил свою работу.
       А теперь, друзья, бросим заниматься всякой ерундой и примемся за настоящее дело - будем фоткать сэлфи и собирать лайки. Тем же, у кого хватило сил всё это прочитать, и ещё остались, предлагаю подняться на верх страницы, “кликнуть” по иконке “Органная фантазия       Ля минор” и послушать музыку.

Вернуться на главную